Я паркуюсь у обочины. Крепко хватаюсь за руль в попытке успокоить нервы.
Все пропало. Я понятия не имею, кто забрал мои вещи. Наверное, в этот самый момент кто-то читает нашу переписку. Они прочтут все, что мы писали друг другу, и, вне независимости от того, кто их взял, решат, что я лишился ума.
Беру лист бумаги с заднего сидения и начинаю записывать все, что удается вспомнить. Меня злит, что я забыл добрую половину того, что было в записях из рюкзака. Наши адреса, код от шкафчиков, дни рождения, имена друзей и семьи — все это вылетело из головы. Те крохи информации, которые мне удалось наскрести из памяти, я записываю. Это не должно остановить меня в поисках.
Но я не имею ни малейшего представления, куда двигаться дальше. Можно снова сходить к гадалке, — узнать, не возвращалась ли Чарли. Можно попытаться найти адрес поместья с воротами с фотографии из ее спальни; должна же быть какая-то связь между фото и картиной из магазина.
Можно съездить в тюрьму и навестить отца Чарли, спросить, что известно ему.
«Хотя, тюрьма, наверное, последнее место, куда мне стоит сейчас ехать».
Хватаю телефон и начинаю просматривать его содержимое. Например, фотографии со вчерашнего вечера. Я не помню ни единой секунды. Есть фото меня и Чарли, наших тату, церкви, уличных музыкантов.
На последней картинке Чарли стоит рядом с такси. Похоже, я нахожусь на другой части улицы и делаю кадр как раз в тот момент, когда она садится внутрь. Наверняка это и был последний раз, когда я ее видел. В письме говорилось, что она села в такси на Бурбон-стрит.
Я приближаю картинку, и у меня перехватывает дыхание. На передней части машины виден номерной знак, а сбоку — номер телефона.
«И почему я не подумал об этом сразу?»
Я переписываю их и звоню. Похоже, я на верном пути.
Компания такси практически отказалась давать мне информацию. В конце концов, мне все же удалось убедить оператора, что я детектив и должен опросить водителя на тему пропавшего человека. Это лишь отчасти ложь. Парень по телефону ответил, что должен уточнить пару моментов, но обязательно перезвонит мне позже. Прошло около получаса, прежде чем я дождался звонка.
На сей раз я общался с самим водителем. Он сказал, что девушка, подходящая под описание Чарли, поймала такси, но сразу же отказалась от поездки и ушла.
«Она просто… ушла?»
С чего бы она стала это делать? Почему не догнала меня? Чарли должна была догадываться, что я стою прямо за углом, где мы, предположительно, и распрощались.
У нее наверняка был план. Я ничего о ней не помню, но, если судить по прочитанной информации, все ее действия имеют определенную цель. Но какая у нее могла быть цель ночью на Бурбон-стрит?
Единственное, что приходит на ум, это вуду-лавка и закусочная. Но в записках сказано, что она туда не возвращалась, если верить словам некой Эми. Может, она собиралась найти Брайана? Я чувствую укол ревности, но в тоже время почему-то уверен, что она не стала бы это делать.
Значит, вуду-лавка.
Открываю поисковик на телефоне и безуспешно пытаюсь вспомнить точное название места. Нахожу два магазина во Французском квартале и вбиваю в навигатор адрес.
Зайдя в магазин, я мгновенно определяю, что именно о нем шла речь в наших письмах. Это тот самый, в котором мы были прошлым вечером!
Всего-навсего вчера. «Господи!» Почему я не могу вспомнить события однодневной давности?
Я иду мимо проходов, запоминая каждую деталь, но не знаю, что конкретно искать. Дойдя до последнего, я узнаю фотографию на стене. Картина с воротами.
Она висит здесь в качестве украшения, а не для продажи. Становлюсь на носочки и хватаюсь пальцами за рамку, чтобы изучить ее вблизи. Это высокие ворота, охраняющие едва различимый дом вдалеке. В углу одной из огромных колонн висит табличка с названием дома: «Jamais Jamais».
— Я могу вам чем-то помочь?
Поднимаю взгляд и вижу возвышающегося надо мною очень внушительных размеров мужчину, — на моих правах написано, что мой рост — 185 см, у него, наверное, около 190 см.
Указываю на фотографию.
— Вы знаете, что на ней изображено?
Мужчина вырывает картину у меня из рук.
— Ты серьезно? — он кажется раздраженным. — Я как вчера этого не знал, когда тот же вопрос задавала твоя девушка, так и сегодня не знаю. Это обычная картина! — Вешает ее обратно на место. — И не трогай ничего, что не выставлено на продажу. — Он начинает уходить, но я следую за ним.
— Подождите, — один его шаг приравнивается к моим двум. — Моя девушка?
Мужчина целенаправленно идет к кассе.
— Девушка. Сестра. Кузина. Мне все равно.
— Девушка, — уточняю я, хоть и не знаю, зачем. Ему определенно плевать. — Она вчера не возвращалась? После нашего ухода?
Он становится за стол.
— Мы сразу же закрылись. — Громила смотрит на меня и поднимает бровь. — Ты собираешься что-нибудь купить или будешь весь вечер задавать глупые вопросы?
Я сглатываю. Рядом с ним я чувствую себя сопляком. Мальчишкой. Он — само воплощение мужественности, и от его саркастично выгнутой брови я чувствую себя испуганным мальцом.
«Соберись, Силас. Не будь тряпкой!»
— У меня всего один глупый вопрос.
Он молча начинает пробивать чек покупателю, но я стою на своем:
— Что значит «Jamais Jamais»?
Мужчина даже не поднимает на меня взгляд.
— Это значит «Никогда-никогда», — говорит кто-то у меня за спиной.